О событиях 28-го февраля и о том, что фейлить - обидно.

[umino-marin]

Бывает так, что стремления последних десяти лет поворачиваются задом. Или предстают в лице учительницы немецкого, которая, счастливо улыбаясь, выливает тебе на голову ушат с помоями. Судьба во весь голос ржёт за углом, а надежды рушатся, как карточный домик. Мир как-то разрушился. Мечты забыты, и не знаешь…

…смеяться или плакать. Конечно, на людях улыбаешься так, как может позволить твой неправильный прикус. Внезапно мелешь какую-то ерунду и даже не спишь на литературе. О Мастере, Маргарите, Воланде и Понтии Пилате хочется говорить вечно, а в голове всплывает биография самого Булгакова. Но тебе совсем не весело.

Идя домой с человеком, час назад ставшим одним из самых ненавистных на свете, ругаешь слякоть, беспокоишься за новые сапоги, утопающие в луже растаявшего снега. И успокаиваешь себя. А, закрыв на замок стальную дверь, шумно выдыхаешь, стирая с лица противную улыбку. Хочется плакать. Но тебя встречают глаза бабушки, и слова застревают где-то между сердцем и разумом. Рассказать - значит признать себя неудачником. Рассказать - значит разреветься, проклиная всех, но только не себя, поэтому просто говоришь, что «всё нормально». «Ничего не случилось – ни плохого, ни хорошего – а хочется плакать. Тоска грудь сжала…» А она смотрит так пристально и произносит: «Чего это ты? Беспокоишься о чём-то? Сдулась? Подожди, остался последний рывок.» Не хочется думать, что все твои рывки обречены на «эпик фейл».

Пока бабушка, отвернувшись, намывает и так чистый бытовой прибор, роняешь слёзы. Когда одна из них всё-таки стекает до низа подбородка, вскакиваешь и бежишь в комнату. Слёзы уже льются потоком, их не остановить. Единственное возможное сейчас действие – заглушить тихие всхлипывания и ненависть, разрастающуюся у тебя в сердце.

Ужасно больно ненавидеть людей, с которыми провела пятнадцать лет из накапавших восемнадцати. Точнее, человека. Человека, получившего твою мечту. Просто так, ведь она ему не нужна. Он бросит её пылиться в дальний угол. «Зачем ему моя мечта?» - спросишь ты, но ответа так и не последует. И, скривившись на полу, тихонько задрожишь, продолжая плакать. Пощёчина в чувство не приводит.

Успокоившись, можно поесть яблоко. Так хочется впиться зубами в кисло-сладкую мякоть, прокусив фрукт до самых косточек. Но – вот же чёрт! – приходится снова подойти к бабушке. Она ведь не знает, что вопросом «Может, тебе выпить успокоительное?» заставит отступившие слёзы снова застрять в горле. И столько сил уходит, чтобы просто улыбнуться, сдержать истерику.

В коридоре остановишься у зеркала и взглянешь в мокрые глаза, в которых весело играет падающий из окна свет. И какие-то они не такие, какими ты их видела три недели назад. Тогда, шутя, сказала, что боишься. Теперь же не до шуток. Когда-то цвета осенней травы, с желтинкой, они стали кисло-зелёными. Ядовитые. Поблёскивающая жидкость так и норовит вырваться из оков нижнего века. Но, пересилив себя, заходишь на кухню, разрываешь крепко завязанный пакет и всё-таки делаешь долгожданный укус. Какое разочарование! Яблоко сладкое, отчего на душе ещё более паршиво.

А потом садишься за ноутбук, открываешь ворд и печатаешь. Получившийся текст выкладываешь на публичный ресурс. Зачем? Да чтобы посмеялись…